Красные тюльпаны - Страница 16

К оглавлению

Хромой сторож Макар запыхался, пока доковылял до дома Корниловых. Вызвав из избы Сережкину мать, он сказал:

— Дело есть, Никаноровна. Послать надо Сергуньку к одному человеку.

— Не пущу. Не проси, Макар, не пущу, — всполошилась Екатерина Никаноровна.

— Да не за себя прошу, мать, не за свое добро. За общественное. Они вон коней колхозных увели.

Сережка выбежал на крыльцо и вопросительно посмотрел на конюха.

— Чувствуешь, мать, какой он у тебя смышленый, шустрый?

— То-то и оно… К тому же бедовый. Вот и боюсь отпускать.

— Никаноровна! Да это же совсем недалеко. Отпусти. Очень прошу тебя. Я лошадь ему дам.

— Далеко ли скакать-то? — спросил Сережка.

— На кордон. Леснику скажешь, мол, колхозное добро пограбили и обозом в пять подвод двинулись на Выселки, в сторону Оленино. Немцев всего пятнадцать, у всех карабины, а у фельдфебеля автомат. Понял?

— Еще как понял-то! — отозвался Сережка и покосился на мать.

Макар, глядя прямо в глаза Никаноровне, тихо, настойчиво сказал:

— Отпусти его, мать! Ведь если бы у меня был свой — я бы его послал.

Мать отвернулась и глухо проговорила:

— Иди. Только ты поосторожней, сынок.

— А то я не знаю! — ответил Сережка. — Я мигом.

Макар уже подготовил лошадь. Она стояла под навесом, жевала сено. Сережка с помощью конюха взгромоздился на нее и выехал со двора.

Дорога от большака к лесу переметена, по ней не поскачешь. Но в лесу, где всегда потише, лошадка перешла на рысь, и Сережка сразу почувствовал, как морозные струйки потекли за ворот шубейки, стали зябнуть щеки и коленки.

Мальчик очень обрадовался, когда за молодым ельником открылась широкая поляна, а на опушке — знакомый дом лесника.

Сережка спрыгнул с лошади, привязал ее к крыльцу. В сенцах Сережку встретил лесник. Он удивленно развел руками, насупленно буркнул:

— Откуда это ты, парень, примчался?

— Из деревни, — ответил Сережка.

— Кто послал? — настороженно оглядывая мальчика, спросил лесник.

— Конюх наш, дядя Макар, прислал. Скачи, говорит, Сергунька, и передай: немцы, мол, колхозное добро вывозят, у деревенских тоже все забрали. Целых пять подвод нагрузили.

— В какую сторону направились?

— На Выселки, по большаку.

— Значит, через лес поедут. Много их?

— Пятнадцать солдат с карабинами. А один с автоматом.

— А ты чей будешь?

— Корнилов я, Сережка. Мы с братом Петькой до войны к вам однажды заходили воды напиться. Помните? По грибы ходили. А вы нас еще молоком тогда поили.

— Не припомню что-то.

— Ну как же так, дядя Ефим? Вы тогда еще про папаньку моего расспрашивали и привет ему наказывали передать. Вы же его хорошо знали.

— А где же отец-то теперь твой?

— Воюет. На фронт его взяли. Да вы сами должны хорошо знать про то. Помните, когда приехал к нам в Вышегоры военком и призвал людей на войну, вы тоже провожали их из деревни до самого Белого. Я еще помню, как вы целый мешочек табаку дали мужикам на дорогу.

— Ишь, ты, пострел, запомнил что… Было такое. Значит, Корнилов ты?

— Он самый.

— Так. Отца твоего помню. Петра Корнилова знаю. Хороший парень. А вот тебя что-то запамятовал. Но, сдается мне, ты не выдумываешь ничего. И раз уж тебя послали — придется тебе самому старшому докладывать.

Лесник раскрыл дверь, крикнул в полутемную избу:

— Николай, поди-ка сюда.

В сенцы вышел паренек в телогрейке, подпоясанной ремнем, в шапке с алой партизанской лентой, пришитой наискосок. На плече у паренька висел карабин.

— Чего звали? — спросил он, внимательно оглядывая Сережку.

— Проводи-ка его к своим. Серьезное дело у него до старшого. Понял?

— Понял, — ответил парень. — Ну что, пошли!

Сережка хотел было отвязать свою лошадь, но Ефим остановил его:

— Коня-то ты, Сергунька, пока оставь у меня. Я погляжу за ним. Здесь у нас глушь да бездорожье. Так что только на своих двоих пройти можно.

Некоторое время Сережка молча следовал за пареньком и не отрывал глаза от карабина.

«Мне бы такой заиметь! — думал Сережка и от досады покусывал губы. — Я бы тоже ушел к партизанам».

В том, что паренек, сопровождавший его, был партизаном, Сережка догадался сразу, но когда углубились в заваленный снегом лес, он не вытерпел, спросил:

— Ты взаправду партизан?

— Взаправду.

— И давно?

— А тебе зачем?

— Как же ты в партизаны попал?

— Да очень просто. Написал заявление, отдал комиссару отряда, и меня приняли.

— А где же ты его, комиссара-то встретил?

— Как где? В своем сельсовете. Он к нам в деревню приходил, вместе с председателем звали наших ребят вступать в отряд. Ну я тогда вместе с другими и попросился.

— И тебя сразу зачислили в партизаны?

— А то разве нет? Сразу. По всем правилам зачислили. Мать сперва не отпускала, но потом обошлось. Уговорил.

— Вот здорово-то как! — воскликнул Сережка и, вздохнув, добавил: — Повезло тебе.

— Ничего особенного. Я так считаю, — возразил Коля Румянцев. — Сейчас все, кто умеет стрелять, должны против фашиста воевать.

— И тебе винтовку тоже сразу выдали?

— Не-е. Этот карабин мне уже потом один партизан подарил, когда себе немецкий автомат добыл.

— А тебе сколько лет?

— Пятнадцать, — солидно ответил Коля.

«Вот это да! — подумал Сережка. — Немного старше меня, а уже партизан».

— Ты из какой деревни? — помолчав, спросил Сережка.

— Из Григорьева.

— А я из Вышегор.

— Слыхал я про вашу деревню.

— А у меня брат тоже в партизанах, — сказал Сережка уже просто так, чтобы хоть чем-то утешить самого себя.