Красные тюльпаны - Страница 32

— Я это слышал, — раздраженно перебил немец. — Не ври. Ты есть партизан. И пришел в расположение нашей воинской части специально.

— Не-е… Я не партизан, господин офицер. Я маленький. Партизаны все усатые и с бородами.

— Откуда ты это знаешь?

— На картинках видел, когда еще в школе учился. У нас в учебнике картинка такая была.

— А ты хитрый мальчик… Кто тебя послал?

«Фигу вам. Дудки», — подумал Сережка, Прикинулся совсем глупым.

— Зачем ты пришел сюда?

— Может, кто пустит переночевать. В Нелидово я иду. Там у меня тетка живет, она приютит.

— А кто у тебя еще из родственников есть?

— Никого.

— А брат есть?

— Нее…

— Врешь. У тебя есть брат. И он находится в партизанах. Я это точно знаю. Как твоя фамилия?

— Корнилов, — быстро смекнув, что врать не стоит, ответил Сережка и в то же время подумал: «Откуда он про брата узнал? А может, ловит меня на слове?»

— Ты сказал, что твоя фамилия Корнилов, — уточнил немец. — Это хорошо. Значит, у тебя есть и брат. Он партизан?

«Больше ты ничего не узнаешь, — подумал Сережка и вспомнил мать, которая любила говорить сыновьям: — Умейте держать язык за зубами. Помните, что длинный подол запутывает ноги, а длинный язык — шею».

— Он партизан? — переспросил немец.

— Не-е, — мотнул головой Сережка. — Брательника у меня нет.

— Врешь! — офицер поднялся из-за стола и наотмашь ударил мальчика по щеке.

Сережка не удержался на табуретке и грохнулся на пол, а когда поднялся, фашист снова ударил его кулаком прямо в лицо. И Сережка снова рухнул на пол. Горячая липкая кровь потекла из носа на подбородок. Приподнявшись, Сережка вытер рукавом кровь, простонал^

— За что?

— Ты будешь говорить правду?

— Нечего мне говорить. Я сирота.

Офицер побагровел и принялся снова бить мальчика тяжелым, точно кувалда, кулаком. Сережка падал, вставал, а гитлеровец ловил его за ворот пальтишка и снова бил, нещадно и иступленно орал: у

— Говори!!Сознавайся! Ты есть партизан?!

— Нет!

Гитлеровец окончательно рассвирепел. Сильным ударом он свалил мальчика! на пол и пнул его сапогом. Сережка увертывался насколько хватало сил, сжимал в комок тело, укрывал лицо и голову руками, а удары один сильнее другого обрушивались на него. Вдруг он весь как-то обмяк и потерял сознание. Офицер заметил, что мальчик не вздрагивает и не подает признаков жизни, остановился, приподнял его и тут же отшвырнул от себя. Вытерев платком пот с лица, позвал часового.

Вошедший солдат схватил Сережку за руки и волоком вытащил его на улицу. Даже холод не привел мальчика в чувство. Стоявший на крыльце часовой что-то крикнул солдату, тащившему Сережку, оба они засмеялись. Гитлеровец поволок мальчика через двор к сараю в углу школьного двора. Там он бросил Сережку на пол. Скрипнула ржавыми петлями закрывшаяся дверь. Солдат навесил замок и вернулся в дом.

Освобождение

Перепуганная тем, что произошло на ее глазах, Нюра вбежала в избу и, плача, кинулась к матери, которая с опаской поглядывала в окно: она, конечно, видела, что творилось на улице, но не знала, кого и куда ведут.

— Мамочка! Немцы мальчика схватили… Я сама видела. Это он, я узнала его.

— Чей мальчик-то? Говори толком.

— Тот самый, что к нам заходил погреться, дрова колол. Ну разве не помнишь?

— Ой, беда! Сережу, что ли?

— Его, его, мама.

— Быть не может. Он ведь тогда ушел из деревни.

— Зачем же мне неправду говорить, — всхлипнула Нюра. — Он тоже меня узнал, крикнул: «Скажи маме».

Нюра опустилась на лавку и снова заплакала.

— Что ж теперь с ним будет, мамочка?

— Да чего взять с парнишки, — осердясь сказала мать. — Ничего не будет, отпустят.

— А если нет? Может, он партизан, — запальчиво возразила Нюра.

— Где уж ему, — отмахнулась женщина и поджала губы, но, будто осененная какой-то догадкой, испуганно посмотрела на дочь. — Чего ты в этом понимаешь? Помалкивай знай.

— Я только подумала, — ответила Нюра. — Зачем его арестовали?

— Правда, пошто же они его? — недоуменно произнесла мать. — Может, нетутошний, поэтому?

Когда они немного успокоились, Нюра забралась на печь к своим куклам, а мать принялась за прерванную работу — стала чинить белье.

В полдень пришла Нюрина тетка и прямо с порога запричитала:

— Ужас, что творится, господи! Подхожу я к ихней комендатуре и вижу: немец кого-то волоком тянет с крыльца. Вгляделась — мальчонка, голова мотается, волосенки светленькие в кровищи. Я так и обмерла. А другой немец, с ружьем, увидел, что я остановилась, как заорет на меня… Думала, вот-вот упаду со страху: ноженьки так и отнялись, еле добежала к вам…

Тетка присела на лавку, и женщины стали обсуждать происшедшее. Нюра все порывалась сказать что-то, но мать тут же осекала ее, велела помалкивать.

Наконец тетка, попросив соли взаймы, ушла. Нюра спрыгнула с печи и, припав к матери, снова заплакала:

— Почему они убили Сережку?.. Ну чего ты молчишь, мамочка?

— Может, живой еще. — Мать погладила Нюру по голове. — С чего бы они в сарай-то его заперли.

И тут она с какой-то решимостью отстранила дочь, отчего та даже вздрогнула, быстро стала одеваться.

— Я схожу по делу. А ты сиди дома, закройся и не выходи, да не впускай никого. Поняла?

— Поняла. Иди, мамочка. Я никуда не выйду. Только ты поскорей…

В тревоге за судьбу Сережки Нюрина мать не помнила, как добежала до лесного кордона. Войдя в избу, она окликнула хозяина:

— Ефим, где ты?