— Тут я, — отозвался с печки лесник. — Кто там?
— Это я, Николавна из Крапивни. Дело у меня к тебе срочное.
В избе было жарко, она сняла платок, села к столу.
— В чем дело? — спускаясь с печи, спросил лесник.
— Немцы у нас в деревне мальчонку арестовали. Били его. А что с ним будет — не знаю. Подумала только: все это неспроста, заподозрили его в чем-то. Вот и прибежала к тебе.
— При чем тут я? — ответил Ефим, недовольно хмурясь. — Чем помочь могу?
— Ну, может, знаешь кого?.. — с надеждой глядя на лесника, сказала Николавна.
— Чей мальчонка-то, деревенский?
— Нет, не наш. Заходил он к нам с месяц назад, когда я еще болела. Светленький такой, шустрый, Сережкой звать.
Лесник не подал и вида, не спеша стал скручивать цигарку.
Женщина нетерпеливо теребила бахрому шерстяного платка, ждала, что ответит Ефим. Наконец, не вытерпев, с сердцем сказала:
— Не верю я тебе. Не может того быть, чтоб ты не знал про людей в своем лесу.
— Веришь не веришь, а я сказал — помочь ничем не могу.
— Не доверяешь ты мне, старый бирюк. Зачерствел здесь на своем на кордоне. Людям верить перестал.
— А чего мне им верить. Я с людьми не общаюсь. Мое дело — лес. Его я знаю, а людей — нет.
— И меня не знаешь? Мне-то ты можешь поверить. Не подведу. Смотри, ведь спросят с тебя.
— Чего с меня спрашивать? Не грози. Я в своей жизни всегда по прямой дороге шел. Не спотыкался. И немцам не служу. Так что остынь.
Он встал, походил по избе, успокоившись, сказал совсем не то, чего ждала от него Нюрина мать.
— Как здоровье твое, Николавна?
— Получше, сам видишь, бегаю, — недоуменно посмотрев на лесника, ответила она.
— Дам я тебе медку немного и травки сушеной, зверобоя, заваривай и пей, окрепнешь.
Старик слазил в подпол за медом, с полатей достал пучок травы, вручил все это матери, сказал:
— Спасибо, Николавна, что пришла, а теперь иди домой, я тут подумаю… И не спрашивай меня боле ни о чем.
Он проследил в окно, когда она скроется за деревьями, затем торопливо надел полушубок, шапку и вышел из избы.
В партизанский отряд Ефим пришел ночью, усталый, вспотевший.
В командирской землянке, слабо освещенной фонарем «летучая мышь», сидели Андрюхин с Гордеевым, о чем-то беседовали.
Андрюхин сразу понял: что-то срочное и важное заставило лесника прийти к нему. Андрюхин встал, пожал ему руку:
— Докладывай, Ефим, с чем пришел.
Лесник коротко рассказал о приходе к нему Николавны, почти слово в слово повторил сообщение женщины об аресте Сережки и о ее настойчивой просьбе помочь, и как можно скорее.
Молча выслушав Ефима, Андрюхин сказал:
— Выручать Корнилова надо. Собери, комиссар, бойцов.
Когда партизаны выстроились на поляне, Андрюхин прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов, и внятно, чтобы слышали все, сказал:
— Нужны сорок добровольцев. Задача такая. В Крапивне арестован разведчик Сергей Корнилов. Он выполнял мое задание. Немцы пытали его в комендатуре. Жизнь его в опасности. Кто готов идти — шаг вперед.
И не успел командир произнести последние слова, как вся шеренга всколыхнулась, и все до единого бойца шагнули вперед.
— Добро! — отозвался командир. — В таком случае приказываю выступать на выполнение задания второму и третьему взводам. Командирам взводов срочно обеспечить бойцов боеприпасами. Чтобы не терять времени, поедем на санях. Срочно запрягать. Всё. Остальные свободны.
Строй рассыпался. Часть людей ушла обратно в землянки, остальные стали готовиться к выходу. Вскоре партизаны уже ехали по лесной дороге.
Командир отряда и начальник штаба, сидя на передней подводе, обдумывали план предстоящего налета на гарнизон фашистов. Лесник, ехавший с ними, хорошо знал деревню, он подробно рассказал, что и где в ней находится. Начальник штаба Павлов, выслушав лесника, расспросил о дорогах, ведущих к деревне, о школе, в которой теперь немцы разместили комендатуру.
— Сколько немцев в Крапивне, мы знаем, как охраняется их комендатура, — тоже, — сказал Андрюхин.
— Верно, — отозвался начальник штаба. — Однако подход к комендатуре даже ночью опасен — школа расположена в самом центре деревни. Это усложняет нашу задачу. А подойти к комендатуре надо тихо и незаметно.
— Там, возле школы, деревья какие-нибудь есть? — обратился к леснику Андрюхин.
— Есть, но мало. Редкий молодняк.
— Им и придется воспользоваться. Предлагай, Павлов, как действовать.
— Человек десять пошлем к комендатуре. Подберутся по-пластунски как можно ближе. Я думаю, сумеют подойти вплотную.
— И я так думаю, — одобрил Андрюхин предложение Павлова. — Но только не десять, а двадцать. Остальные группы прочешут избы, где ночуют немцы. Да побольше шума и грома, чтоб немцы думали, что нас много.
— Согласен, — одобрительно ответил начальник штаба. — А кто поведет людей к комендатуре?
— Я, — ответил Андрюхин. — Тебе приказываю быть со вторым взводом, третьим командует Баутин. Он командир боевой.
Условились они и о сигналах, по которым будут действовать все группы.
Сережка очнулся ночью от холода. Он попытался приподняться, но тут же упал: все его тело пронизала острая боль. Мальчик открыл глаза, но ничего не увидел в темноте. Сережка прислушался: рядом кто-то ворочался, охал.
«Где это я?» — силился понять Сережка и не мог.
Но когда ощупал разбитое лицо и голову, сознание окончательно вернулось к нему. Он вспомнил, как его вытащили из копны, как били в комендатуре. Будто обрывки страшного сна прошли перед глазами и сам допрос, и последние слова гитлеровца: «Завтра утром тебя расстреляют».